Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

– С чего бы? – удивился я. – У нас по профильным предметам: история и литература – проектные работы и олимпиады. Ну я и заявил две темы – «Жизнь повседневной Москвы в царствование Александра Третьего» и «Изучение литературы в царских гимназиях». Вон, недавно ездили на межшкольную конференцию – так я походил по центру с фотиком и здесь, и там, и нащелкал всяких классных фоток: ну вроде как сопоставление нашей и здешней Москвы. Знаешь, снимал конки и трамваи, извозчиков и такси, «газельки» и ваших ломовиков. Потом нащелкал городовых, пожарных, уличных торговцев – и сделал фотки с похожих ракурсов всего того же самого, только там, у нас. Потом обработал на компе – сепия там, зернистость, то-се – и получились вполне себе старые фотографии. А на закуску – десяток аудиозаписей разговоров с уличными персонажами вроде городового и продавца пирожков – ну помнишь, ты мне еще помогал?

Николка кивнул. Неделю назад, сразу после пострелушек в Фанагорийских казармах, мы полдня мотались по городу и по очереди приставали то к разносчику, то к городовому, то к точильщику ножей в подворотне на Чистых, то к барахольщику на Сухаревке, то к держателю книжного развала на Старой площади. И пока один затевал заранее продуманный разговор, второй, стоя рядом, старательно фиксировал его на диктофон. А вечером – прослушивали записи, отбирая самые, на мой взгляд, интересные.

– Мне это отец подсказал, – продолжал я. – Он для этого журнала – ну помнишь, я тебе рассказывал, «Вестник живой истории», – точно такие же двойные подборки делает, только на другие темы. Ну я и решил – почему бы не попробовать?

Николка кивнул. Еще бы ему не помнить – ведь именно с этого журнала и началась для всех нас эта невероятная история. Всего-то пять месяцев прошло с тех пор, как мы с папой решили прогуляться до редакции «Вестника живой истории» – и встретили на Садовом перепуганного мальчишку в форме царской гимназии. Дальше были походы через портал, привыкание к жизни в Москве 1886 года и даже захватывающее путешествие в Сирию и Ирак, которое могло бы стать сюжетом для приключенческого фильма…

Дядя и тетя Николки не могли не заметить перемен, происходящих с племянником, но списывали их, с одной стороны, на новых интересных знакомых – мы с папой, представившись приезжими из русской Аляски, сняли квартиру в доме, принадлежащем дяде Николки, – а с другой, на неизбежное в четырнадцать лет становление характера. Тем более что в учебе парень отнюдь не отставал; правда, гимназический латинист был им недоволен, но этот ученый муж относился точно так же ко всем без исключения воспитанникам пятой классической гимназии. Зато в математике, истории, географии и естественной истории он делал явные успехи, хотя порой и удивлял педагогов. Все же плотное общение с реалиями будущего не могло не дать результатов…

– Ну вот. Слепил, значит, из этого всего презентацию, звук приклеил – народ на конференции в восторг пришел. Мне даже предложили подготовить этот материал к тому, чтобы издать его в бумажном виде, во как! Так что по профильным предметам у меня теперь все тип-топ. А с остальным – английский там, физика с математикой – ну ничего, задания делаю, хвостов особых нет. Не пропаду, в общем.

– Хорошо тебе, – позавидовал Никол. – Мы-то о такой вольнице и мечтать не можем. Попробуй пропусти урок – сразу записка к гимназическому инспектору, а то и в кондуит.

– Да, у вас строго, – посочувствовал я товарищу. – Вот увидишь, доведут они народ до революции, еще побегают ваши гимназисты с красными бантиками. И неудивительно – при таких-то порядках еще и не то придумаешь…

– А у нас и придумывают, – оживился Николка. – Вон недавно – посыпали стол латинисту порошком, вызывающим чесотку. А он у нас лысый, как бильярдный шар! Приходит он, значит, благодушный такой, довольный, уж не знаю с чего… кладет руки на стол, а потом – ладонью эдак, по привычке – по лысой голове. Раз, другой, потом еще… минуты не прошло, как латинист испуганно брови вздернул, лысину мизинчиком почесал – в одном месте, потом в другом, третьем… а потом головой затряс, ну точно как лошадь, которой шмель в ухо влетел! И ну обеими руками – то поочередно, то вместе – чесать голову! А та сразу побагровела и вроде даже больше сделалась!

Мы засмеялись.

– Жесть, – охарактеризовал я развлечения гимназистов. – Вы прям чикатилы… садисты! Хотя если это латинисту устроили, то не удивлюсь…

Николка хихикнул. В царских гимназиях латинисты, наряду с преподавателями греческого, всегда относились к категории наименее любимых преподавателей. Программа учебных заведений классического толка вообще была перегружена изучением мертвых языков: на них у гимназистов уходила почти половина времени, потраченного на занятия. Дети зубрили латинские неправильные глаголы, отрывки из сочинений Юлия Цезаря, Вергилия, Тита Ливия и Цицерона, Демосфена и Фукидида, Еврипида и Софокла и прорву всякой байды. А преподаватели по своей воле не имели права хоть как-то сократить или упростить программу. И как только такая прорва ненужных в общем-то знаний умещается в голове гимназиста? А сколько учебников и пособий им таскать на себе в школу приходится! Отец как-то говорил, что Чехов назвал гимназиста «товарным вагоном». Нет, я понимаю, что Википедии у них под рукой нет, все надо мозгом помнить, – но зачем, скажите на милость, обычному человеку в жизни латынь и древнегреческий? Они тут что, попаданцев в античность готовят?

– Но у нас есть и очень хорошие учителя, – продолжал рассказывать Николка. – Математик, например, – помнишь, я тебе рассказывал, Аллес. Еще и Леонид Андреевич Степанов, учитель русского. Так у него на уроках все, особенно старшие классы, чувствуют себя свободно. А оратор какой – заслушаться можно, как интересно и красиво объясняет! А сочинения разбирает – потом по всей школе повторяют его фразы, я даже дома пересказываю. И шутит, но не обидно; например, какому-то из старших классов сказал: «Написали бы вы такое письмо своей барышне – это было бы ваше последнее к ней письмо. Пора уметь отвечать за свои слова». А потом демонстрирует, как отшлифовывать каждую фразу и выражение.

– Все равно – дисциплина у вас вообще зверская, – не сдавался я. – Хоть розог нет – а я-то, признаться, думал, что вас до сих пор лупцуют.

– Нет, – помотал головой Николка. – В гимназиях уже давно телесных наказаний не применяют. В сельских школах, правда, не возбраняется, ну так там и ученики другие…